Чарлз Диккенс – практически моя первая литературная любовь. Его доброта и нежность по отношению к героям, его бесконечная вера в лучшее в людях, в то, что Доброта, Вера и Верность все преодолеют… Сколько раз я читала и перечитывала его книги, столько же раз поражалась его умению увидеть в казалось бы нелепейшем чудаке и душевное тепло, и благородство… Как бы я хотела, чтобы у меня был такой друг!
Мало, наверное, на свете читателей, кто не слышал бы о Чарльзе Диккенсе. Но, скорее всего, упоминание об этом авторе, связано для них с сложным по восприятию, далеким по переживаниям и даже нудным чтением. В Англии 19 века, когда жил и творил писатель, его любили безмерно, беззаветно, читали запоем и потом долго обсуждали с друзьями, знакомыми, в семейной кругу «у камелька» злоключения трогательного в своей наивности мистера Пиквика и несчастного Оливера Твиста; следили за нелегкой судьбой Николаса Никльби и приключениями Мартина Чезлвита; сопереживали безответной и самоотверженной любви Крошки Доррит; жалели трогательную Нелли из «Лавки древностей». Диккенс, пожалуй, единственный великий писатель 19 века, чьи романы полностью удовлетворяли вкусам тогдашней Англии, и его творчество являлось ярким воплощением английской традиции.
Язык Диккенса красив, точен, необычайно искрометен и самобытен. Его юмор блистателен. Сюжеты его романов полны движения и красок, они увлекают и завораживают читателя своей многогранностью и непредсказуемостью.
Диккенс не был революционером, не призывал разрушить тесные границы буржуазной морали. Да, он высмеивал (порой, даже жестко и безапелляционно) английский снобизм, высокомерие, тщеславие, лицемерие, чинопочитание и заносчивость. Но его кредо – это уютная домашняя обстановка, тихая радость бытия, вечные семейные ценности.
Почему же автор так актуален сегодня, в самом начале 21 века, когда мы ощущаем на себе как раз те самые ветры перемен и отблески пламени революций в некоторых отдельно взятых странах, когда все так неспокойно, неустойчиво, исполнено хаоса? Ответ на этот вопрос напрашивается сам собой: именно потому, что Диккенс – не революционер. Ветров перемен нам вполне хватает и в обычной жизни. Хочется стабильности, чего-то незыблемого, непреходящего, умиротворяющего. Пусть его романы кому-то покажутся слишком идилличными. Но идиллия бессмертна, поскольку именно в ней и заключается радость жизни. И когда человеку захочется тихого семейного уюта, звонкого детского смеха и счастья общения с родными и близкими, он возьмет в руки книгу Диккенса…
Как-то в детстве, лет в 111-12 – как раз самый «книжный» возраст, когда и надо начинать читать классику – я почла Диккенса. Уже не помню, какая книга была первой. Потом что за ней немедленно последовали другие. Полюбила сразу и навсегда. Сейчас, конечно, многое воспринимается по-другому, просто потому что литература 19-го века, когда читается сквозь призму прожитых лет и сотен прочитанных книг, 20-го и 21-го веков в особенности, уже кажется немного наивной. Но талант никуда не исчезает из этих книг. Талант, доброта, гуманизм. Диккенса надо читать и давать читать детям.
Оставьте отзыв
Не отступай перед трудностями. Смотри им прямо в лицо. Смотри, пока не одолеешь их.
и ни один человек не увидит в этой пьесе ничего, кроме усыпанной цветами дороги, хоть она с течением времени и приводит почтенного честолюбца к виселице. В самом деле, Гэй высмеивал в своей остроумной сатире общество в целом и, занятый
Когда еще не расцветшие наши надежды гибнут безвозвратно от резкого порыва ветра, вот тогда-то мы особенно склонны рисовать себе, какие бы могли быть цветы, если бы они расцвели.
Считается признанной аксиомой, что «всякой пуле своя доля». Если она применима в равной степени к дроби, то дробинки мистера Уинкля были несчастными подкидышами, лишенными естественных прав, обреченными скитаться по миру и обездоленными.
Самая лучшая форма учтивости, независимо от того, где человек воспитывался <...> — это не совать нос в чужие дела.
Кто вопросов не задает, тот лжи не слышит.
«Это было самое прекрасное время, это было самое злосчастное время, — век мудрости, век безумия, дни веры, дни безверия, пора света, пора тьмы, весна надежд, стужа отчаяния, у нас было все впереди, у нас впереди ничего не было, мы то витали в небесах, то вдруг обрушивались в преисподнюю, — словом, время это было очень похоже на нынешнее, и самые горластые его представители уже и тогда требовали, чтобы о нем — будь то в хорошем или в дурном смысле — говорили не иначе, как в превосходной степени».
Отзывы об авторе
3